Радио включено, из колонок льется тихая музыка – классический рок, весьма подходящий для него жанр. Он поклонник Джимми Хендрикса, мистической таинственности Pink Floyd и заводной элегантности Doors.
Он расстегивает пуговицу моих брюк; я чувствую, как они начинают съезжать, когда он потом расстегивает молнию, и ноги обдает свежим воздухом, когда он стягивает их с меня.
«Лестницу в небо» сменяет что-то еще… а, да, Rolling Stones. «Рубиновый вторник».
Рубины.
Мои глаза открываются, и внезапно я обретаю способность видеть не только окружающую меня обстановку, но и тропу, на которой стою. Я протягиваю руку и накрываю своей ладонью его ладонь, когда он собирается снять с меня трусики.
Он останавливается, надеясь, что это не стоп-сигнал. Но я держу его руку, не давая ей двинуться дальше, держу крепко, решительно, без страсти.
– Кейси, – говорит он, заглядывая мне в глаза.
– Я люблю его, – говорю я. Яхта тихонько покачивается; Мик Джаггер говорит до свидания «Рубиновому вторнику». – Я люблю его… и это не просто чувство, это решение.
– Ты выбираешь тюрьму, а не неизведанное.
– Все мы живем в своего рода тюрьмах, – вздыхаю я. – Но я могу сама выбрать себе клетку, и с Дейвом это будет золотая клетка.
С этими словами я отстраняюсь от него, сажусь, поднимаю бюстгальтер, моя грудь все еще горит от его прикосновений, тело кричит от желания; дьявол все еще толкает меня к нему…
Но я приняла решение. Мне здесь не место. Роберт прав: он – неизведанное. И я отвергаю приключения и открытия. Может, моя жизнь с Дейвом действительно будет тюрьмой, но это Ritz-Carlton по сравнению с грязным казематом моей вины.
– Не уходи, – говорит он.
Я резко поворачиваюсь. Я все еще в одном белье, но вокруг меня словно выросла броня, защищающая от искушения.
– Почему ты это делаешь? – спрашиваю я. – Почему я? Или ты просто хочешь того, что не можешь получить?
– Я думал… я надеялся получить тебя, – шепчет он. – Каждый глоток усиливает жажду. Это как с турецким лакомством, которое Белая ведьма дала Эдмунду в Нарнии. Мне нужно еще и еще.
– Значит, ты – Эдмунд, современный Иуда, а я воплощение зла.
– Нет, – говорит он с грустной улыбкой на лице. Он встает, аккуратно поднимает с пола мою рубашку и брюки, но не протягивает их мне. Он прижимает их к сердцу как величайшую драгоценность или последнюю надежду. – Моя метафора никуда не годится. Мы явно не в детской сказке. То, что между нами происходит… темнее, богаче…
– Это неправильно.
– Но это мы.
Я качаю головой, глядя на рубашку в его руках. Я могла бы легко забрать ее у него, но я пока не готова. Я не могу быть настолько злой и агрессивной. Он больше никогда не увидит меня раздетой. Я сделаю все возможное, чтобы этого не произошло.
Но сейчас мне хочется, чтобы он посмотрел на меня. Посмотрел еще раз. Я не дорожила последним прикосновением; я не могла предвидеть собственную силу духа. Но я хочу ощутить на себе его взгляд. Я хочу, чтобы это стало воспоминанием, к которому я смогу обратиться, когда жизнь станет слишком трудной, и без фантазий тут не обойтись.
– Ты думаешь, что знаешь, чего ты хочешь, но это не так, – выдыхаю я. – Ты думаешь, что хочешь меня, но тебе нужна лишь цепочка украденных мгновений, таких, как это. Ты думаешь, что можешь заглянуть за мой фасад, но не понимаешь, что фасад – тоже часть меня, как и дикая натура под ним. Ты не хочешь меня.
– Но ты можешь избавиться от фасада.
– Ты не понял?! – кричу я.
Я уже не бизнес-леди с гарвардским образованием, не невеста младшего юриста старинной семьи. Я зло, я отчаяние, разочарование, безответная страсть.
– Я не желаю избавляться от него! – Я скриплю зубами от бурлящего внутри бешенства. – Ты хочешь, чтобы я сняла туфли на толстой подошве и пошла рядом с тобой босиком, но посмотри себе под ноги, Роберт! Земля, по которой мы идем, покрыта колючками! Мне нужна защита. Они – часть меня! Я люблю их больше, чем… дикость моей скрытой природы, и мне нужен мужчина, который способен любить открытую часть меня! Почему ты этого не понимаешь?
– Потому что я дикарь, – просто говорит он. Но в его глазах сквозит грусть; ничего дикарского в нем не видно.
– Тогда найти себе женщину, выросшую среди волков. Я воспитывалась в цивилизованном обществе.
– Это твое определение цивилизованности?
– У нас с вами бизнес, мистер Дейд. Может, перейдем к делам?
Он вздыхает, «Рубиновый вторник» кончился, его отсутствие пробивает небольшую брешь в моей решимости, которую я не могу себе позволить. Я протягиваю руку:
– Отдай мне одежду.
Он без сопротивления протягивает ее мне.
– Я и ты, нас не назовешь хорошими парнями, – говорю я, натягивая брюки. – Мы совершали плохие поступки.
– Если ты сделаешь это, – говорит он, пристально глядя на меня, – если выйдешь замуж за нелюбимого, ты не только ранишь меня, ты разрушишь себя. И что еще более важно, ты будешь мучить его.
Я замираю, но лишь на миг.
– Я сделаю то, что должна сделать.
Пол такой прохладный под моими босыми ногами.
– Думаю, если ты послушаешь меня хотя бы несколько минут, ты поймешь, что у тебя есть выбор.
Я смотрю на него. Он многого не знает. Все эти тайны, скелеты в шкафу. И я больше не знаю, бегу ли я прочь или меня ведут к моей судьбе. Я знаю одно: я собираюсь выжить. Моя сестра не сумела сделать этого.
Он изучает меня; его карие глаза пожирают меня, как обычно.
– Ты что-нибудь хочешь мне сказать? – спрашивает он.