Я пробираюсь к его гардеробу. Я так давно не проводила здесь ночи. Мы всегда спали у меня. От меня ближе до моего офиса, да и до его тоже. Но есть еще одна причина, по которой я предпочитаю свой дом. Мой дом… он дышит, он живой. Даже когда все было хорошо, я задыхалась в доме Дейва. Здесь всегда все на своих местах. Книги и диски расставлены по алфавиту, каждая простыня натянута по струнке, уголки ровно заправлены, словно в казарме.
Но время от времени он уговаривал меня остаться, и для тех случаев у меня была припасена здесь кое-какая одежда, включая спортивный костюм. Он мне даже полку отдельную выделил. Я разыскала в шкафу свои кроссовки и натянула их под мерный храп Дейва.
Выйдя на улицу, я припускаю так, словно за мной гонится полиция. От меня пахнет паникой, а не спортом.
Но, оказавшись вдали от ненавистного места, я замедляю темп. Сердце начинает стучать ровнее, я вхожу в ритм. Воздух свежий, яркий; с каждым шагом из-под кроссовок вылетают новые идеи.
Впервые я начинаю задаваться вопросом, а нет ли третьего пути. Другой тропки, на которой имеется пара-тройка кочек, но которая не ведет к пропасти. Если идти аккуратно, можно избежать большинства, если не всех ловушек. Сухие листья хрустят под моими ногами, когда я пробегаю мимо бледно-желтых и кремовых домиков Вудланд-Хиллз. Каждая лужайка идеально подстрижена, каждая дверь защищена собственной охранной системой.
Есть ловушки, и есть ловушки. Не думаю, что я смогу пережить унижение или боль, которую мой роман причинит родителям. И публичного краха моей карьеры мне тоже не вынести.
Они должны знать, что ты встала на колени и сосала его член, чтобы заполучить этот контракт.
Это неправда, это не имеет значения. Степень гарвардской школы, тяжелейшая работа и профессиональные успехи – все это пойдет коту под хвост под напором общественного мнения. Моя карьера будет похоронена на веки вечные.
А родители начнут упрекать себя и вычеркнут меня из своей жизни, как когда-то вычеркнули Мелоди.
Другие люди тоже подвергаются остракизму, например, женщины из стран с суровой моралью, которые настояли на своем и ушли от мужей, хотя такое считается там позором; мужчины, которые с гордо поднятой головой признавались, что они геи, прекрасно понимая, что от них отвернется сообщество, церковь, семья. Есть политические активисты, которые открыто выражают свои мысли, несмотря на то что все окружающие настаивают на приверженности линии партии.
Это герои нашего времени. Но у них имеется моральное превосходство; у меня его нет.
Я способная женщина с деловой хваткой; я могу многое вынести и остаться в живых. Но храбростью я никогда не отличалась.
Это откровение больно ранит меня. Если я не наберусь смелости, что тогда? Неужели трусость свяжет меня с Дейвом навсегда? Неужели я разрешу ему дотронуться до меня?
Когда-то я считала Дейва достойным любовником. Он нежный, заботливый… всегда смотрит в глаза, забираясь на меня. Всегда целует, поглаживая мои бедра, спрашивая разрешения войти внутрь.
Роберт никогда ничего не выпрашивал. Он убедился в том, что я знаю, – стоит мне сказать «нет», и он прекратит свои действия, но в остальном он свободен. Мне нравится, как он прижимает меня. Нравится, как он обездвиживает меня одним взглядом, прежде чем заявить на меня права, ворваться в меня…
…Любить меня.
Влюбляется ли Роберт в меня так же, как влюбляюсь в него я?
Я останавливаюсь посреди пустынной улицы. По спине течет пот. Я пробежала несколько миль, но усталости нет. Тело едва регистрирует мои усилия. Я сильная. Я трусиха.
Но еще я умная. В прошлом именно ум помогал мне открывать нужные двери.
Может, я сумею воспользоваться им, чтобы отпереть свою клетку.
Я щурюсь, спасаясь от восходящего солнца. Замечаю, как горит огнем и кровью на пальце обручальное кольцо, напоминая ад, в котором я горю. Я нехотя поворачиваюсь спиной к солнцу и возвращаюсь в свою тюрьму, полная новой, не настолько неистовой решимости.
Когда я открываю дверь, Дейв подозрительно смотрит на меня.
– Ты где была?
Я предъявляю ему для инспекции промокшую майку.
– Бегала, это же очевидно.
Он хмурится, ему явно не нравится мое раздражение. По его мнению, я имею право исключительно на послушание.
– Ты знаешь, как тебе повезло? – спрашивает он.
– Повезло? – не понимаю я.
– Я дал тебе второй шанс. Это больше, чем ты заслуживаешь.
Какая глупая угроза, клише из дешевых книг, но он может поспорить, что я слишком напугана, чтобы упрекнуть его в косноязычии или заметить, что мне не нужен никакой «шанс». Я просто хочу, чтобы он помолчал. Я без лишних слов прохожу мимо него и начинаю подниматься по лестнице, но где-то на полпути останавливаюсь и поворачиваюсь:
– У меня есть вопрос.
– Да?
– Ты нашел меня в бухте?
– Так.
Я спускаюсь в гостиную. Опускаю очи долу, надеясь на то, что униженным видом выужу у него нужные сведения.
– Ты должен знать, что на яхте ничего не было. Я остановила все это до того, как ты позвонил. Мы поехали в бухту, чтобы покончить с этим.
Он мне не верит. Правда пронизана теми же интонациями, что и ложь, поэтому он отвергает ее.
– На яхте ничего не было, – повторяю я.
– А до этого?
Я еще ниже опускаю голову, волосы закрывают мое лицо.
– Я наделала ошибок… но больше этого не повторится, Дейв. Я не позволю импульсам управлять мною.
Он смеется. В его смехе нет ни капли тепла.
– Ты же не думаешь, что я куплюсь на эти сказки, правда?