Проходит еще полчаса, прежде чем Симоне удается отловить меня. Она уводит меня в туалет и проверяет, не торчат ли в кабинках чьи-нибудь ноги.
– Ты что творишь? – шипит она, убедившись, что все чисто.
– Я не могла отказать ему у всех на глазах. Перед семьей, друзьями, его коллегами… просто не могла.
Симона в отчаянии вздыхает.
– Я недооценила Дейва, – бормочет она, обращаясь скорее к себе, чем ко мне.
– Он может быть очень романтичным.
Симона пронзает меня взглядом, внимательно изучает выражение моего лица, и оно ей не нравится.
– И что теперь? – с вызовом спрашивает она. – Откажешь ему сегодня вечером? Завтра?
– Я не знаю.
– Выйдешь на сцену, когда свидетели удалятся?
Я смотрю на рубин. Я вижу лица своих родителей. Думаю о всеобщем ликовании за пределами дамской комнаты. О Дейве и его желании сделать все правильно.
Когда-то давным-давно я тоже хотела все делать правильно. Я верила в черное и белое, правду и неправду, хорошее и плохое. Но правда в том, что я не такая уж ярая сторонница даосизма. Я всего лишь выучила кое-какие положения, чтобы сдать экзамены в колледже. Достаточно, чтобы романтизировать данную философию, когда мне это удобно. Уютной дружбы с двусмысленностью я никогда не водила.
«Мы хорошие», – сказала мать, но она понятия не имеет, как далека была от истины. Я связала своего ангела и заткнула ему рот кляпом, а свой разум и тело предоставила дьяволу в качестве площадки для игр.
Могу ли я повернуть назад? Хочу ли я этого?
– Я не знаю, – говорю я.
Это ответ и на мой вопрос, и на вопрос Симоны. Я пыталась делать по одному шагу зараз, но теперь не представляю, в каком направлении мне двигаться. Поэтому я стою в туалете, сгибаясь под весом тайн и ювелирных украшений, и пытаюсь рассмотреть хлебные крошки, которые могли бы вывести меня на менее жуткую тропинку.
Дверь туалетной комнаты открывается. Это Эллис, женщина, с которой я училась на старших курсах и которая взяла меня на прием, где я познакомилась с Дейвом. Теперь мы редко видимся… три-четыре раза в год за чашечкой кофе, но сегодня она ведет себя так, будто я ее лучшая подруга.
– Я так за тебя рада! – бросается она ко мне мимо Симоны. – Я всегда говорила, что вы с Дейвом идеальная пара.
И пока она обнимает меня, Симона шепчет себе под нос:
– Идеальные, как итальянские статуи.
Дейв везет меня домой. Мое кольцо надо раскатать, оно слишком тугое.
Я дала ответ, но не приняла решения. Для меня мир перевернулся с ног на голову. И это моя вина. Винить Роберта Дейда за то, что он усложнил мою жизнь, это все равно что винить бурю за то, что она сломала плохо поставленное здание.
– Ты счастлива? – спрашивает он.
Я киваю и улыбаюсь, потому что не знаю, что еще могу сделать.
Он заруливает на подъездную дорожку и поворачивается ко мне:
– Можно подняться на чашку чаю?
Эти слова застают меня врасплох. Весьма старомодно и формально, такой вопрос мужчина обычно задает с ироничной улыбкой на третьем свидании. Но Дейв встречается со мной уже шесть лет и касался моей голой кожи куда чаще, чем любимые духи. Сегодня он во всеуслышание заявил о своем желании провести со мной остаток жизни. Он давно перешел черту, чтобы уловками пробираться в мой дом.
Но я не стала вдаваться в детали. В последнее время между нами происходит много странного, может, он чувствует себя неловко, отсюда и этот поворот в выборе слов. Итак, я веду его к себе, и, пока он стоит у двери в кухню, я выбираю из скудной коллекции вин сладкий портвейн и два хрустальных стакана.
Но прежде чем я успеваю открыть бутылку, он накрывает мою ладонь своей. Всего лишь легкое прикосновение, и все же… как же оно тяжело.
– Давненько это было, Кейси.
Я уставилась на запечатанную бутылку.
– Десять дней с тех пор, как мы в последний раз занимались любовью, – продолжает он.
– Ты считал, – поддеваю я его, но голос дрожит. Неужели и впрямь так долго? Почему я не заметила?
Потому что для меня не было никаких десяти дней. Для меня и дня не прошло. Ранним утром я еще была с Робертом Дейдом.
Дейв передвигает руку к запястью и кладет палец на пульс.
Неужели я способна на такое? Разве я могу быть с двумя разными мужчинами в течение двадцати четырех часов? И как мне потом называть себя, если не шлюхой?
Я смотрю на портвейн, стараясь не моргнуть, словно малейший взмах ресницами может прорвать плотину слез.
– Давай я налью нам выпить? – бесцветно предлагаю я. Вина делает меня робкой. Заставляет краснеть и трястись.
Дейв видит все это, чувствует мой учащенный пульс… но истолковывает иначе. Он наклоняется и нежно касается моих губ своими губами. Поцелуй мягкий, любящий, и, когда он тихонько пробирается языком ко мне в рот, я льну к нему, обнимаю за шею и крепко прижимаюсь. Страх отступает. Как все просто, удобно, безопасно. Господи, сейчас мне очень нужна безопасность.
И мне нравится, как Дейв обнимает меня, словно я великая драгоценность, достойная обожания.
Это так отличается от неуправляемой страсти, исходящей от пальцев Роберта. Я вспоминаю, как он кусает мою губу, держит за руки, не давая пошевелиться, а сам нежно целует в шею, прижимает к стене, и я приглашаю его внутрь…
Я отстраняюсь от Дейва.
– Вино, – еле слышно пищу я. – Я хочу сначала выпить с тобой.
Дейв в замешательстве, боль в его глазах рвет мне сердце. Я наклоняюсь и прижимаюсь сомкнутыми губами к его щеке.
– Всего по стаканчику. Я хочу, чтобы ты попробовал этот портвейн.