– Его здесь нет. – Я берусь за подол платья и с некоторым усилием начинаю стягивать его с себя. Вот появляются на свет бедра, живот, грудь, пока я не стою перед своим любовником абсолютно голая. – Он не трогал меня, – говорю я. – Никто и никогда не дотронется до меня без приглашения. Если кто-то попытается, он заплатит за свою ошибку. Но тебе придется позволить мне самой установить эту цену и взыскать плату. Это сделаю я. Не ты.
Роберт смотрит на меня во все глаза. Взгляд голодный, но раздражение еще не покинуло его. Однако оно направлено не на меня. Оно направлено на эту ночь, на неизвестное место, в котором заседает сейчас Дейв, решая мою судьбу.
– Я не могу смотреть на это сквозь пальцы, Кейси. Я не таков.
Я слышу его, но не слушаю. Я смотрю на стол. В его полированной столешнице отражается ночь, которую готовил мне Дейв. Как далеко зашла бы игра, если бы Том не помог мне? И Аша, как далеко она планировала подтолкнуть меня? Неужели они все видят во мне слабачку? Думают, что я так просто сдам позиции?
– Кейси, ты слышишь меня?
Я игнорирую этот вопрос, перенаправляя его энергию в нужное мне русло.
– Хотите дотронуться до меня, мистер Дейд?
У него перехватывает дыхание. Я все еще чувствую исходящий от него гнев, но он становится все менее ощутимым, позволяет другим эмоциям пробиться сквозь белую пелену.
– Я задала тебе вопрос.
Я пробегаю пальцами по столу. Я играю в очень опасную игру. Я не знаю, когда Дейв вернется домой. Не знаю, что сделает с ним Роберт, если он явится. И не станет ли это концом моего мира. Я рискую всем ради минутного удовольствия, желая отпраздновать свою победу. Но я начинаю подозревать, что вся наша жизнь состоит из таких вот пролетающих мимо моментов и малых праздников. Без них остается только боль, страх, амбиции и, для некоторых из нас, глупые надежды.
– Он хотел, чтобы я прислуживала им с Томом Лавом за этим столом, – говорю я. – Хотел, чтобы я сыграла роль покорной рабыни. Он хотел контролировать меня. Но не получил того, о чем мечтал. Я победила. Поможете мне отпраздновать это, мистер Дейд? Вы приглашены.
Роберт откликается не сразу. Но вот он в мгновение ока сокращает между нами дистанцию, срывает с себя рубашку и порывисто прижимается своей голой кожей к моему обнаженному телу.
– Я хочу, чтобы ты взял меня прямо здесь, – шепчу я, когда он впивается зубами в мое плечо. Я расстегиваю его ремень. – Я хочу, чтобы ты взял меня на столе, за которым я отказалась ему прислуживать.
– Ты уверена?
– Да. – Его ремень падает на пол. – Ты приглашен.
Я взлетаю в воздух и опускаюсь спиной на стол – изысканное блюдо, готовое к употреблению.
Он скидывает остатки одежды, и я принимаю его. Его мускулы на груди и животе образуют холмы и долины. Руки и ноги сильны и красивы. Это тоже вид безупречности. Он как скульптура, но не «Давид» Микеланджело. Он сделан из чего-то гораздо более живого и вибрирующего, чем мрамор. Он как песня с пульсирующим ритмом и мелодичным напевом. Его копье тянется ко мне, еще одно напоминание о том, что он живой.
Он наклоняется вперед, пробегает пальцами по моему животу; мне кажется, он что-то пишет пальцем – «любовь», «кровь», трудно понять разницу, когда каждое прикосновение отдается в теле электрическим разрядом. Я вдыхаю его запах, пока его пальцы продолжают порхать, поднимаясь выше, к шее, и замирают там, прямо под подбородком. Он изучает меня, как солнечное затмение – ожидаемое, но приводящее в благоговейный трепет. Через секунду его пальцы продолжают свой бег вниз, к груди; он гладит область вокруг одного соска, потом вокруг другого… Насколько же это невесомое прикосновение отличается от навязчивых ласк Дейва!
Кроме того, Дейва я остановила. И если он попытается дотронуться до меня снова, я вновь дам ему отпор. Он никогда никуда не проберется. Ни хитростью, ни силой. Его никто не приглашал.
А Роберт приглашен, и его пальцы спускаются к моему животу, бедрам, его руки раздвигают мои ноги, открывают меня; я чувствую, как мое тело молчаливо подтверждает это приглашение, подкрепляет его влагой между ногами, учащенным дыханием. Он поднимает мою ногу и целует лодыжку, потом медленно начинает подниматься вверх. Каждый поцелуй немного отличается от предыдущего. Там, где начинается внутренняя часть бедра, он легонько присасывается к коже, а чуть выше пробует меня языком на вкус. У самого лона поцелуи становятся очень нежными, почти невинными – полная противоположность его намерениям.
Я запускаю пальцы в его шевелюру, пытаюсь поднять его выше, но он не поддается. Он позволяет предвкушению взять надо мной верх, прежде чем достигает заветной цели.
Но когда он делает это, когда я чувствую, как его губы смыкаются на моем клиторе, вот тогда керосин встречается с пламенем. Я вцепляюсь в край стола в поисках якоря. В голове опять возникают образы того, что здесь должно было произойти. Я, обнаженная, прислуживающая мужчинам против своей воли.
Но этот образ разлетается на тысячу мелких осколков, стоит его языку проникнуть в меня, выйти и вновь войти. Его руки ложатся мне под ягодицы, поднимают ее, чтобы было удобнее и ему, и мне.
Больше никаких видений меня не посещает. Я слепа ко всему окружающему миру, и, как у любого слепого, все мои прочие чувства обостряются. Его руки, впивающиеся в мою плоть, – это настоящий экстаз. Прикосновения языка – электрический разряд, стук моего сердца – гром с небес.
Оргазм роскошен, словно вырывающееся из бутылки изысканное шампанское.